времени геронтофобии»), и интерес к нему (вроде, скажем, высокой ценности антиквариата). Старое же всегда – самим фактом своей старости – задевает человека лично. Общаясь со старым и ветхим, человек оказывается лицом к лицу с «конечностью собственного присутствия», с возможностью – всё более реальной – собственного небытия. Общение со старым и ветхим – это всегда разговор со смертью. Это Она окликает нас его голосом.

По ходу своих размышлений автор не раз поддаётся соблазну публицистических, а то даже и проповеднических интонаций; а понятийное мышление нет-нет да уступит образному, художественному (впрочем – как же им друг без друга?). Но это, по-моему, совершенно искупается тем, что Лишаев в этой книге намечает движение сразу в нескольких важных – и не слишком-то исхоженных – направлениях. Например, делает серьёзные шаги к построению философской дисциплины, которую мне давно хотелось бы видеть существующей и которую я бы назвала антропологией вещи. К систематически выстроенной рефлексии о том, как вещи провоцируют возникновение человеческих смыслов, как они обрастают этими смыслами, аккумулируют их в себе; о вещах как посредниках в отношениях человека с миром и с самим собой. В данном случае – это вещи старые, уже отодвинувшиеся на грань небытия. Но ведь много интересного можно сказать и о вещах, которые от этой грани ещё далеки – и автор создаёт для этого теоретические возможности. А кроме того – расширяет понятие этики: видит её как совокупности принципов отношения к миру вообще, включение в одну парадигму людей и вещей – как участников (и соучастников) сущего.

2010

Роман-возможность[16]

Марк Далет. Орбинавты: Роман. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – (Художественная серия).

По совести сказать, то, что появление «Орбинавтов» Марка Далета с самого начала, ещё до выхода книги, сопровождалось активной рекламной кампанией, вызывало у меня сильный скепсис. Книга ещё не вышла, а из неё уже публиковались отрывки; едва обрела бумажную плоть, а у неё уже был целый собственный сайт и даже буктрейлер, невиданный – по крайней мере, не слишком ещё привычный – зверь в наших широтах (видеоролик о книге, призванный убеждать читателей в том, как всё это интересно). Настораживаешься просто автоматически – на уровне защитной реакции.

Но очень уж хороша была идея: орбинавтики – «плавания по мирам», перехода – да перевода, между прочим, вместе с собой – целого мира! – из одной ветви возможностей в другую, едва намеченную в точке ветвления – одним только внутренним усилием определённого типа. Идея пластичности бытия, понимаете. Не говоря уже о том, что речь идёт о Гранаде времён окончания восьмисотлетней реконкисты – о перекрёстке культур, населённом разными народами. Перелом эпох: конец мусульманского владычества в Испании, самое начало освоения едва открытой Америки. Взаимовлияния и взаимопроникновения исламской, христианской, иудейской культур. Быт гранадских мусульман, евреев, кочевавших тогда по Испании и совсем к тому времени недавно – по историческим меркам – пришедших в Европу цыган. Самоощущение мусульман-морисков, принимавших ради спасения собственной жизни христианство. Совершенно особенный мир, нет – миры, о которых неспециалисту почти ничего как следует не известно, а уж особенно – в чувственных подробностях, которые откуда ещё и взять, как не из художественной литературы?

Слишком всё это будоражило, чтобы отказаться от чтения. В конце концов, реклама рекламой, а текст текстом.

И что ж вы думаете: текст-то оказался интереснейший. И не только в искомых чувственных подробностях, хотя и в них автор весьма щедр.

Там вообще много быта, подробного, плотного, самоцельного – предметного, интеллектуального и, так сказать, душевного: не только что ели и надевали на себя андалусцы и кастильцы конца XV века и какие вещи их окружали, но и что они читали, какую музыку играли и слушали, во что верили, какие разделяли предрассудки, в какие игры играли их дети и чему они учились. Как выглядело, будучи повседневностью, то, что нам видится экзотикой. В этом смысле книга, на радость тоскующему о путешествиях во времени читательскому воображению, – очень «телесная», полная запахов, звуков, фактуры.

«Рыночная толпа была пестра, человеческие ручейки сливались и расходились, торговцы призывали покупателей и привычно спорили с ними о цене и качестве товара, а договорившись, щедро накладывали поверх взвешенного количества лишнюю пригоршню инжира или увесистый лоснящийся гранат. Воздух полнился запахами, солнечным светом, жарой, человеческими голосами, криками ослов и верблюдов. Чернокожий воин-бербер, проходя мимо, случайно толкнул зазевавшегося мальчика.»

Хороший показатель качества текста – когда его можно читать ради него самого, ради проживаемой в нём жизни, не очень и не в первую очередь заботясь о том, куда выведет сюжет. Это как раз тот самый случай.

Историческая часть здесь интересна сама по себе – как и намерение втянуть время-и-место, мало освоенные отечественным историческим воображением, в область художественной, то есть общечеловеческой, надпрофессиональной рефлексии. С какой степенью точности всё это реконструировано, оценят специалисты. Вольный же читатель, свободный от такой обязанности, рад провалиться в другую жизнь, где разница между «настоящим» и «выдуманным» не так уж существенна и не слишком заметна – проживается всё.

Конечно, перед нами – не слишком-то историческая фантастика (автор, писатель, переводчик и преподаватель Марк Далет, среди прочих своих занятий ведёт мастер-класс, обучающий писать тексты именно этого жанра – «Как пишется историческая фантастика» – и, к слову сказать, склонен относить «Орбинавтов» скорее к нему). И уж точно никакая не альтернативная история – что признаёт и сам Далет. Это – альтернативная онтология. Вернее – её зачатки, её обещание. И уж не альтернативная ли, заодно, психология и физиология? – Речь-то ведь идёт о людях, устроенных несколько иначе, чем мы с вами. Они не только мысленно меняют реальность – они, вследствие того, ещё и не стареют. Манипуляции с реальностью оказывают на протекающие в их телах физиологические процессы обратное воздействие – ни героям, ни, кажется, пока и самому автору не известное в полном объёме, во всех его возможных последствиях. И, если их ничто внешнее не убивает – они, вполне возможно, остаются бессмертными. По крайней мере, на протяжении романного действия и нескольких прошедших за это время сотен лет ни один из известных к концу текста орбинавтов не умер.

Вот как себя в этом чувствуют они – и те, кто попадает в изменяемые ими участки яви?

Сам Далет предпочитает для «Орбинавтов» название «исторический роман-феерия». По-моему, тут интереснее. Это вообще – жанр особый, мало осмысленный и, пожалуй, едва осуществлённый: роман-возможность.

Знаете, почему? Ну хотя бы потому, что в «типовой» фантастике возможности замысленного автором мира всё-таки осуществляются более-менее полно, и весь сюжет держится по преимуществу на этом. Тут же возможности – скорее намечены. И более того: основное-то дело, как оказывается, – не в них (а в огромных пластах жизни, которые могут проживаться десятками страниц – да и проживаются – без всяких оглядок на орбинавтику, без малейшей потребности в ней). Зёрнышко волшебства посеяно автором в текст – но держится всё отнюдь не на нём. У этой жизни есть собственные несущие силы.

Вообще, это – роман, буквально распираемый собственными, из разных точек растущими возможностями. Что далеко не все из них осуществлены – неудивительно.

Множество нитей здесь, правда, попросту оборвано. Из поля читательского зрения без следа исчезают персонажи, обрисованные поначалу так внятно и выпукло, что и не сомневаешься – им наверняка будет принадлежать важная роль в дальнейшем развитии событий. Нет, ничего подобного. Так исчезает друг детства главного героя Алонсо – Рафаэль, его сестра Дина и всё семейство этих гранадских евреев; характерно-яркая кузина Алонсо Матильда, пропадает, едва повествование миновало середину, сам Алонсо, бывший одним из центральных лиц действия на протяжении целых глав. Исчезает и таинственная «донна Мария», встреченная читателем у генуэзского собора святого Лаврентия, с рассказа о которой роман начинается, чтобы не возвращаться к ней более никогда. «Тот, кого она надеялась здесь встретить, бежал с родины на несколько дней раньше, чем она сама. Но, в отличие от неё, у него почти совсем не было с собой средств, так как покинуть страну пришлось в спешке, и направился он в Геную не морем, а сушей, через Францию. Его легко могли схватить по пути…» Прочитав текст до конца, мы, правда, уже догадываемся, кто это может быть. Но так и не узнаем, встретилась ли она с человеком (да, да, кто он такой – мы тоже в конце концов догадаемся), которого «каждый день приходила искать у входа в собор», который «когда-то полностью изменил её жизнь» и «открыл ей